Лариса Якуб, 18 января 2018 г.

Осознание блокады

Ленинградская блокада… Наш город более семи десятков лет хранит в себе горький смысл этих слов. Я в блокаде не была, родилась после войны. Но блокада… она в сердцах и душах наших, она в наших генах. Рассказы родных, знакомых, книги и фильмы. Ленинградская блокада – это почти три года полной изоляции от внешнего мира, изнурительные бомбежки, лютый холод блокадных зим и голод – невыносимо тяжелое физическое и нравственное испытание, способное пробудить в человеке зверя. Тем ценнее в тех условиях примеры высоты человеческого духа. Приведу малую толику из них.
Запомнился случай, рассказанный блокадником в одной из радиопередач. Разбомбило палатку, в которой выдавался по карточкам хлеб. Палатка упала на бок, и хлеб рассыпался по мостовой. Люди спрятались от бомбежки, но из укрытия все видели. И никто не бросился, чтобы взять себе хотя бы кусочек. После налета все вместе собрали жалкие пайки, продавец пересчитала, все было в целости и сохранности.
Один мой знакомый - мальчиком, оказавшийся в блокаде, как-то рассказал, как его отчаявшаяся семья в одну из тех страшных, голодных зим сварила домашнего питомца - кота. Юра, так звали знакомого, на тот момент едва живой от голода, отказался от похлебки. К концу блокады он потерял почти всех своих близких, и впоследствии удивлялся, каким чудом ему удалось выжить.
А вот, что рассказала мать моей подруги, которая подростком пережила блокаду. Однажды на улице она и ее подружка, голодные и холодные, увидели, как с проезжавшего мимо грузовика упал ящик. Рядом никого не было. Девочки оттащили его на обочину. Посмотрели… консервы! И волоком протащили ящик к ближайшему посту. Хотя кто им мешал отнести неожиданный подарок домой?! Бойцы удивились и, дав им по несколько банок, с миром отпустили. Найти ту машину не представлялось возможным. Мама подруги и после войны не могла толком объяснить, почему они не взяли весь ящик себе? Ведь их никто не видел. Наверное, предположила она, совесть не позволила.
Пережившие блокаду всю последующую жизнь хранили о ней горькую память. Отец моей школьной подруги, хвативший блокадного лиха и прошедший войну, в мирное время до конца жизни не мог проглотить и кусочка черного хлеба, ел только белый. Таково было «послевкусие» от тех блокадных 125 граммов, которые и хлебом-то можно назвать с большой натяжкой.
Один очень известный академик, не буду называть здесь его фамилию, в одной из телепрограмм, вспоминая, рассказал, что в блокаду ученым выдавались талоны на какую-то скудную еду в столовой Академии Наук. И был среди них человек, которому талоны не полагались, и он, дескать, приходил и вылизывал за ними пустые тарелки, хотя понятно, что в них ничего не оставалось… Горькие свидетельства очевидца тех страшных дней. Смутило только, что была названа фамилия человека, лишенного талонов. Ситуация была безвыходной, но, думается, впоследствии близким несчастного было неприятно упоминание их родственника в таком контексте, со временем, после войны, ставшего известным ученым.
В свете этих блокадных воспоминаний лично мне видятся бессмысленными и даже безнравственными сегодняшние бесконечные дебаты о похудании; дилетантские рассуждения о полезных и неполезных продуктах (упустим здесь сведения о качестве сегодняшней еды). Наконец, все эти ограничения в питании, нередко доводящие недалеких радетельниц мнимых стандартов красоты до страшной худобы и анорексии, когда организм перестает принимать любую еду. Возмущает также пренебрежительное к ней отношение, когда в тарелке оставляют горы недоеденной снеди – такие картинки можно сегодня наблюдать в любом кафе или ресторане! Все это вместе, по большому счету, - плевок в то страшное время. Оскорбляет память и то, как во многих семьях сытые «хозяйки» выбрасывают в мусорное ведро нерачительно купленные впрок продукты, а вчерашний суп выливают в унитаз. Надо сказать, в старых ленинградских семьях до сих пор существуют неписаные законы, запрещающие выбрасывать еду. Здесь всегда умели готовить ровно столько, сколько необходимо. Но таких семей становится все меньше…
Эдита Станиславовна Пьеха в одном из интервью начала 90-х, данных ей для журнала, в котором я тогда работала, рассказывала, как она, в тот непростой период, делала раз в месяц ревизию в холодильнике и готовила из того, что найдется на его полках. Эдита Станиславовна, известная на всю страну певица, настоящая звезда, отнюдь не бедная женщина, девочкой была в войне и хорошо знает и «вкус» голода, и цену еде (речь идет не о ее стоимости).
А привычка многих пожилых съедать с тарелки все до последней крошечки? Это тоже из пережитого.
Разумеется, наивно сегодня призывать нас, современных людей, не изведавших голода, относиться к блокаде и, соответственно, к еде, так же, как относились к ней те, кто пережил весь этот кошмар. Человеческая натура не приемлет чужих примеров - воспринимается лишь то, что прошел сам. Встречаются, конечно, альтруисты, способные ужаснуться ужасу другого, но это, согласитесь, редкий случай.
Однако стоит все же напомнить, что при всем том, что все мы разные, различные общественные катаклизмы, в том числе и голодные времена, если они случаются, всех нас уравнивают в страданиях. И как показывает печальный опыт человечества, еда, как таковая, не постоянная величина - ее вполне может вдруг оказаться недостаточно или она может исчезнуть вовсе, как это происходит в наши дни в самых разных областях мира, в том числе и по соседству от наших границ. Но, как говорится, чур, нас! Будем надеяться, что сия чаша нас минует. Сегодня же хочется элементарного: видеть вокруг себя больше уважения к хлебу насущному. Ведь мы ходим по тем же улицам, по которым, падая от голода, ходили наши соотечественники… Нынешняя дата – 75 лет со дня прорыва блокады – серьезный возраст для исторической даты и настоящее испытание для памяти о страшном прошлом нашего города. И даже если происходившее более семи десятилетий назад уже не трогает массы за живое, поскольку с каждым годом уходит от нас все дальше, хотелось бы чтобы у нас, живущих сегодня, было хотя бы осознание его сути. Сути блокады. Осознание – это больше, чем память. Осознание – это понимание, осмысление, работа души, если хотите. Трудная работа. Но если душа занята другими заботами, или вовсе спит, можно, простите, побеспокоить непосредственно желудок: взять и сесть на блокадный паек, те самые 125 граммов, пусть даже нашего, современного хлеба, и посидеть на нем пару-тройку дней. Возможно, за это время и придет то самое осознание, ради которого я здесь затеяла свои рассуждения. Этот наивный, по сегодняшним меркам, рецепт, хотелось бы прописать всем желающим, но в обязательным порядке - чиновникам, от которых зависит в этой жизни многое касаемо наших ветеранов. Хотя, надо с горечью признать, что объективно работы для таких госслужащих становится все меньше - ведь список тех, кому нужна помощь, к большому сожалению, естественным образом сокращается.
Наш город - особенный. Названный в честь Святого Петра, освященный мужеством и стойкостью жителей, прошедший многое, в том числе и ледяную голодную блокадную купель, правопреемник города-Героя Ленинграда, Санкт-Петербург впредь, на все времена, будет для всех граждан России и, надеюсь, мира в целом - городом-Героем. Жить в нашем городе – подарок судьбы и настоящая честь.
Наконец, хочется трепетно и очень осознанно помянуть тех, кто остался навсегда в том страшном времени, и пожелать здоровья тем, кто его пережил. Живите как можно дольше. Вы все помните. И мы не забудем.